- Хватит! – глухой голос Ивана прозвучал освобождением. – Дозреет сама…
Казалось, что звук десятков глухих ударов повис в углах обычного подвала городской многоэтажки…
Тяжелое дыхание обоих. Журчание какой-то подтекающей трубы. И темнота кругом. Только из зарешеченного подвального окошка подсвечивал уличный фонарь, жидко, на излете делая темноту подвала разбавленной. И Иван, и второй – Петр, стояли, отдыхая и прислушивались, к звукам и возможным движениям внизу. Было тихо. Очень тихо. И тишина казалась липкой, поднимающейся вверх.
- Почему не просто? Между ребер, и все… - тихо проговорил Петр, ощущая привкус крови во рту.
- Так клиент захотел. Не наше это дело.
Петр посмотрел на женское пальто, перекинутое через трубу. На него падал свет с улицы и делал его живым. Дышащим.
- Не надо было пальто с нее снимать, - подумал вслух Петр.
- Замучился бы с ней. Плотная ткань удары гасит. Да и сейчас еще не ясно, - сказал Иван. – Они живучи, как кошки.
По-прежнему, внизу было тихо. Коренастые тени, казалось, застыли, приросли к подвальному полу. Когда одна из них решила переставить ногу, послышалось липкое чавкание, словно пол был покрыт чем-то жидким, вязким.
- Она красивая? – спросил Петр. – Я даже не видел ее при свете.
- Зачем тебе? Спать спокойнее будешь.
- Я не об этом. Если красивая, можно было бы трахнуть. Зачем добру пропадать?
- Добру… Ты, Петя, вроде умным считаешься, - Иван закашлялся.
- А что. Трахнули, забили. Все логично.
- Ну, если на нары хочешь, то давай. Еще не поздно.
Иван присел, опять прислушиваясь. Что-то его сдерживало, не давало вдохнуть полной грудью, как это бывало раньше. Ощущение какой-то когтистой дури в сердце давило, скручивало. Оно появилось, когда Ивану показывали её. Она просто шла навстречу, теребя желтый кленовый листок. Мельком взглянула на него, как на встречного прохожего, и этого хватило, чтобы он ее запомнил...
- Так, брат, посвети! - Громко, словно отгоняя сжимающуюся клубящуюся тьму, произнес Иван, и, усмехнувшись, добавил, – сейчас и посмотришь.
Петр вытащил из внутреннего кармана куртки фонарь, направил в темноту под собой…
- Ну? Не работает?
Петр включил фонарь.
Нет, крови было немного. Почти не было. Две трубы, большая и маленькая, уходили в пол. Вентили на них, какие-то манометры, счетчики. И лежащее на боку, согнутое вокруг большой трубы неподвижное тело женщины, молодой женщины. Руки были притянуты к лицу и закрывали его до сих пор. А вот ноги… были разбросаны, казалось, что напряжены.
Иван, взявшись за плечо, перевернул ее на спину. Голова, руки, распущенные каштановые волосы безвольно упали. Разорванный темно-синий костюм был весь в грязи. Белизна дорогого почти ничего не скрывающего бюстгальтера ярко отсвечивала, кричала. Изо рта и из уха струилась кровь, стекала на шею. Глаза были полузакрыты и неподвижны. Туфлей на ней не было. Один из них валялся рядом с указывающей на Петра её ногой, а второй… Петр поискал его светом фонаря.
- Свети сюда!
- Я свечу…
- Красивая, да?
- Красивая.
- Кажется, готова.
Иван встал.
- Выключай.
- Все?
- Все.
Две тени прошли через раздолбанную дверь без замка в коридор подвала, вышли в сквозной подъезд и через него к строящимся гаражам. Потом промелькнули у ряда киосков и, выйдя на центральную улицу города, сели на остановке в подошедшую маршрутку.
 

***
Клуб VIP в центре города. В интерьере преобладают два цвета: насыщенный темно-зеленый и кричащий золотой. Несколько столов в одном из трех залов клуба. В этом не было музыки, но можно было курить. Официант сливался со стеной зала и был почти незаметен. На столе только самое необходимое: коньяк, лимон, мартини, сыр трех сортов, зелень, оливки, фрукты. Сигары с примесью бергамота подчеркивали вкусовые сочетания, текущие и будущие, и делали разговор двух мужчин неторопливым. Оба любили рыбу и поручили повару приготовить фаршированного карпа, а это почти полчаса. Обсуждались планы на совместную работу, только работу. Один из них, Павел - банкир, когда-то принял предложение Олега, в то время теневого бизнесмена, и согласился возглавить практически обанкротившийся банк. С тех пор прошло почти пять лет, банк выжил, как это было не странно, а отношения Павла и Олега после этого только улучшились и превратились из чисто деловых в личные, почти дружеские. Павел часто приезжал в загородный дом Олега, где Олег с женой Настей принимали его почти как родного.
Друзья успели обсудить некоторые важные для обоих вопросы кредитования нового большого проекта, потом поговорили о поездке в австрийский Грац на будущей неделе. После чего подали рыбу. Олег давно уже заметил некоторую печаль в голосе Павла и в наклоне головы.
- Я думаю, что подписи Штренга почти у нас в кармане, - сказал Олег, медленно расставляя ударения, - а ты… смурной какой-то. Не рад?
- Нет, тебе показалось, Олежа.
- Давай выпьем за Вену, за Австрию, а? Это почти год спокойной жизни. Ну?
Павел помолчал. Подержал в руке рюмку, словно грея содержимое, потом одним глотком выпил и взял лимон.
- Нет, что хочешь, говори, но я вижу. Не в себе ты, - произнес Олег, делая из кусочка рыбы, зелени и сыра маленькое канапе, и отправляя все это в рот. – С Мариной все нормально?
От внимательных глаз Олега не ускользнуло резкое движение руки Павла с салфеткой к уголку рта… сразу спрятавшиеся глаза и тут же резко открывшиеся навстречу… вдруг появившиеся морщинки озабоченности на лбу.
- Значит Марина…
- Нет, все нормально, Олежа. – Слова давались с трудом. – Только…
- Что только?
- Только… Мне кажется, что… Перегорело все.
- Два года, Паша, это много, - говорил Олег, привычно освобождая от костей тушку зеркального карпа. – Ты почему не ешь? Отличный карпина! Смотри, ты вот так его: в соус, зеленью сверху и… Вкуснятина!
- Наелся уже…
Они помолчали. Павел еще выпил коньяку, а Олег закончил карпа, и теперь нанизывал на зубочистку кусочки ананаса вперемежку с сыром. Потом бросил в налитое мартини пару маслинок и… зажмурился.
- Ты знаешь, Паша, некоторые любят пить мартини вначале, а вот я в конце.
Сначала он медленно снял зубами ананасово-сырную пирамидку, потом также медленно, не разжевывая при этом, сделал большой глоток мартини. И добавил к этому маслинку, выловленную пальцами из бокала. И только после этого открыл глаза: они показывали неподдельное наслаждение.
- Значит тебе Маринка поперек горла… - выдохнул Олег.
- Ладно. Разберусь.
- Она много знает?
- Много.
Дальше разговора практически не было. Олегу позвонили на мобильный и он заспешил.
- Я забыл совсем. Сегодня у меня с Айгарсом встреча. У него интересная информация по Прибалтике, я тебе потом расскажу.
- Хорошо. Я бы с тобой поехал, но что-то…
- Ты не раскисай, друг. Нам еще работать и работать… - сосредоточенно копошась в черном кожаном портфельчике, сказал Олег. – Что-нибудь придумаем. Сам доедешь?
- Я не пьян…
- Ну и отлично. Все, я поехал. Держи, Федор! – Охранник, отделившись от стены, перехватил ручку уже почти падающего портфеля, одновременно отодвигая стул из прохода для своего шефа. – Пока…
Уже открывая дверь, Олег обернулся. Павел сидел спиной к нему, не шевелясь. Руки безвольно лежали на темно-зеленой скатерти. Он почувствовал, что все рушится.
 

***

Познакомились они так: он шел по улице, повернул голову налево, и… остановился. В витрине магазина откровенно наклонившись вперед молодая стройная девушка в джинсах и коротенькой белой майке поправляла одежду на манекенах. Потом она присела на корточках, красиво прогнувшись в пояснице, продолжая поправлять что-то. Павел остановился и стоял перед витриной. Потом остановился еще один, потом еще. Когда девушка, видно почувствовав взгляд, обернулась, то от неожиданности присутствия за стеклом смотрящих на нее споткнулась и оперлась руками о стекло витрины, еле удержалась. Ту и встретились их взгляды. Она была смущена, улыбалась, но не потеряла уверенности, присущей внешне привлекательным людям и воспроизвела некоторое «па» из испанского танца. Застыв с выброшенной вверх рукой, отставленной прямой ногой и гордо поднятой головкой, она с некой лукавой смышленностью и улыбкой победительницы вызвала неслышимые ей дружные аплодисменты собравшихся.
Павел вспоминал это часто. Эта картинка из двухлетнего прошлого грела его. Может быть благодаря ей все это и продержалось два года. Секс, секс, секс… постоянный секс налетел, набросился, подмял под себя их любые другие отношения. Выхолащивалось тепло. Иногда по несколько раз в день выхолащивалось. А по-другому они не могли. Какое-то помешательство, наркотическое опьянение наслаждением, пьянство друг другом эти долгие два года… 24 месяца… 730 дней…
… Марина ждала его в своей машине. Красненький порше Павел купил ей в первые две недели помешательства. Он многое ей купил сразу, многое отдал наперед. Ему нравились загорающиеся глаза Марины, неиспорченная временем правдивое восхищение каждый раз, как только он разрешал ей открыть очередной раз глаза: кольцо, костюм, телефон, часы, колье, машина… и еще, и еще. Сейчас же… вряд ли что-нибудь стало бы для нее неожиданностью. Может быть, месяц в деревне под Саратовом или Кордильеры зимой. И все. Павел открыл дверь и сел рядом. Им не нужно было смотреть друг на друга. Шум улицы отрезался. Стало тихо.
- Ты надолго? – спросила Марина, прикуривая сигарету сама.
- Нет, не надолго. Час… полтора.
Волнами накатывали предвестники страсти… запах… голос… такой знаковый щелчок зажигалки-брелка… память…
Павел знал, что у нее закрыты глаза, знал, что… она сейчас скажет.
- Я хочу тебя…
Он знал, что дальше будет достаточно одного прикосновения, чтобы не остановиться. Губы будут позже, потом, когда первый вал пройден, когда разодранная одежда не позволяла думать о чем-нибудь еще, кроме движения дальше, в пропасть.

Они сидели в машине, боясь пошевелиться, словно поскользнувшиеся альпинисты, застывшие на полуметровом карнизе над пропастью, разверзшейся внизу. Вокруг вперед-назад сновали прохожие, не обращающие внимания не только на их красный порше, но и на себя самих. В очередной раз сорваться? Лететь? Упасть? Почти умереть? И снова через дикую боль, через раздробленное сознание, через нежелание жить, возвращаться…
Поворот навстречу друг другу был одновременным.
Взгляд, способный срастить время каждого, текущее порознь, в единое целое.
Его рука, резко ложащаяся на ее бедро и двигающаяся вверх, задирая юбку.
Губы, стонущие и бьющиеся в истерике судорожного прикосновения друг к другу.
Она, оттолкнувшая его, поднимающая и отдающая свои стройные ноги в чулках телесного цвета ему.
И он, стягивающий белые миниатюрные трусики и, в который раз впадающий в состояние полной невменяемости от этого.
И она, перебирающаяся на его сидение и перебрасывающая ногу через него… расстегивающая молнию на брюках, и уже тоже не владея собой, касающаяся губами и ласкающая, парящая, стонущая.
И когда все пуговички рубашки его были свободными, а ее шелковая блузка превратилась в лоскут…
Когда его пиджак был отброшен на заднее сидение, а ее юбка не мешала его пальцам ласкать всю ее промежность…
И когда твердые соски ее грудей оказались под его ладонями…
И когда она, приподнявшись и одновременно откинувшись назад, одной рукой направила его в себя…
Небо обрушилось.

Оттаивающее сознание болело жгучей рвущейся болью. Пульсировало. Павел подумал: «Убивающий любовь… почти преступник? А может и правда убить?»
Но сразу отогнал эту мысль.
 

***

Неожиданно Иван стал пробираться к выходу. Они не проехали и одной остановки.
- Шеф, тормози, - глухо сказал он водителю. Тот возражать не стал.
Петр вылез из маршрутки вслед за Иваном.
- В чем дело? – спросил Иван, хотя он уже понял, что придется возвращаться. – Думаешь, что жива?
- Думаю – не думаю, но проверить надо.

Когда Петр и Иван забежали в темный подвал обычной городской многоэтажки, возле окна они увидели еле стоящую и курящую, дрожащую от холода или от слабости… Марину. Она оглянулась на них, застывших в дверях, и тихо, но разборчиво проговорила:
- Сколько он вам заплатил?